преследования. Безнадежность постепенно овладевала им, словно уходящим в зеленую жижу по пояс, выше, еще выше. Но в последнем рывке он глотнул воздуха и нащупал твердую почву:

– Прости, шутка перестала быть шуткой. Вопрос принципиальный. Или ты читаешь мне стихотворение, и мы с завтрашнего же дня будем жить вместе, хочешь – поженимся, хочешь – так, тебе решать. Или не читаешь, но тогда я немедленно ухожу. Навсегда.

По Жанниному лицу давно текли слезы, потоки слез, но Володя ничего не желал замечать. Она сдалась:

– Хорошо, если ты настаиваешь. Но позволь мне читать, повернувшись к тебе спиной, я не могу лицом. Честное слово, – добавила дрожащими губами, изгибая их дужкой. Володе на миг стало совестно, но отступать поздно, первый начал.

– Хорошо, – милостиво согласился он, – какая разница. Главное, ты уважила мою волю. – И тотчас сообразил, что отвернуться-то она отвернется, но там, на стене, висит зеркало, так что при желании он сможет наблюдать за ней незаметно. Странно, что такая, обычно проницательная, женщина забыла о собственном зеркале над диваном.

Жанна взяла книгу, давно открытую Володей на избранном стихотворении, начинающемся словом «Нет», судорожно вздохнула, отвернулась, споткнулась на первом звуке, сглотнула, справилась с собой, произнесла наконец роковое слово, при этом голос ее чудным образом изменился, и продолжила чтение уже обычным голосом, постепенно успокаиваясь и почти повернувшись к своему мучителю. Но Володя успел увидеть за какую-то долю секунды в зеркале то, что она безуспешно пыталась скрыть.

Забыть увиденное – невозможно, изменился не только голос Жанны, мгновенно преобразилось и ее лицо. Оно странно вытянулось, потом съежилось, прелестный ротик обернулся ощерившейся треугольной пастью с мелкими иглами зубов, дивные миндалевидные глаза обратились в злобные бусинки, под мягкими волнистыми прядями обнаружились острые серые уши, жесткие усы полезли с обеих сторон аккуратного только что носика, нежные щеки покрылись короткой рыжеватой шерстью – морду крысы увидел Володя вместо лица своей возлюбленной, морду крысы, выговаривающую слово «нет», и вот уже Жаннины милые черты снова отразились в зеркале, не хранящем воспоминаний.

Чтение прервалось на середине. Оба поняли, что все произошло, объяснений не требуется. Жанна встала и прошла на кухню греметь чайником. Володя продолжал сидеть на диване, раздавленный чудовищным открытием – реализованной метафорой, воплощением женских слабостей и пороков в конкретном зверином облике, проявляющемся на миг, на то самое мгновение, когда идеальная женщина вынуждена говорить недопустимое слово.

Кассандра

У меня несчастный характер. Есть в нем некий изъян, да и не в характере, скорее, во мне самой. Дело в том, что я верю словам. Буквально верю. Словам, которые говорят другие. Но, что еще хуже, словам, которые произношу сама. Плюс череда совпадений и случайностей, создавшая мне такую странную репутацию не то колдуньи, не то прорицательницы.

Давным-давно, еще в школе, я раскопала руководство по гаданию на картах и освоила его за неделю. Когда я нагадала Вере, что та погибнет молодой, причем насильственной смертью, все посмеялись. Но когда – нам исполнилось в то лето двадцать – ее сбила машина, мои слова вспомнили. Прямо на похоронах. Особенно усердствовал Верин друг Слава, хотя он-то как раз и не присутствовал при гадании, потому что учился не с нами. А что я должна была сказать тогда, на большой перемене, если восьмерка, девятка и десятка пик выпали перед пиковым же тузом? И как им, я имею в виду тех ожесточенно опечаленных одноклассников за поминальным столом, объяснить случайные совпадения, что кажутся вещими потому, что мы не обращаем внимания на несбывшиеся приметы? А несбывшихся, между прочим, гораздо больше. Сколько раз я говорила Лерке, как опасно одной возвращаться в ее Колпино поздно вечером, и что? Лишь после того, как у нее отобрали в электричке сумочку, она припомнила мои слова и заявила, что я ее сглазила. Это о совпадениях.

С «безличными» словами тоже проблемы. Начать хоть с мелочи. Сейчас на каждой остановке висит плакат, призывающий: «Милые дамы, будьте прекрасны!» Но быть прекрасной с тенями для век такого оттенка, как у модели на плакате, – невозможно. Два дня я на плакат любовалась, на третий у меня на глазу вскочил ячмень. Это что, по-вашему? А веря словам других людей, попросту несу убытки, причем довольно часто. Работаю я в пошивочном ателье, ну и халтурю на дому понемножку. Допустим, назначаю двум заказчицам прийти ко мне с разницей в сорок минут. Одна чуть опаздывает, другая приходит пораньше, короче, они сталкиваются в моей тесной прихожей. И тотчас между двумя молодыми симпатичными дамами вспыхивает неприязнь, просто так, неприязнь в чистом виде. Каждая начинает разглядывать, как одета другая, сравнивать, сопоставлять, каждая вспоминает, что у нее дома тоже есть замшевая юбка или кашемировый свитер, но получше, чем у «этой», поизящнее. Я прямо-таки чувствую, что у них в головах творится, но надо срочно отнести маме обед в спальню, мама болеет. Оставляю их на минуту, и вот уж вдогонку несется двойное «Наденька!», а потом напряженное молчание. Ну за что, за что им не любить друг друга? Не понимаю. Выхожу из спальни. Обе заявляют, что опаздывают, и обеим надо заказ сшить срочно-срочно. Первая в Сочи уезжает, у другой конференция на носу, ни одна не уступает. Пока какую-нибудь из них не осеняет: «Наденька, я за срочность доплачу». Вторая, понятно, тоже доплатит, а как же! Но чтоб обязательно срочно.

Ну, сколько раз такое случалось? Тысячу раз. И все равно всю ночь сижу за машинкой, отпариваю, сметываю, сшиваю, чтобы утром услышать от первой: «Ох, Наденька, у меня поездка откладывается, с пиджаком можно не торопиться, да и лишних денег сейчас нет, ты уж извини». И если я буду говорить, что сидела всю ночь и выполнила просимое, буду настаивать на дополнительной оплате, то потеряю постоянную клиентку. Дело-то не в них. Сама ляпнула: «Постараюсь успеть». Вот пожалуйста, зачем говорила, знала ведь, что умру, но сделаю, раз сказала.

И с личной жизнью у меня проблемы. Надеюсь, что из-за работы, а не моего несчастного свойства. Хотя какая разница? Двадцать семь лет, и никаких перспектив – до последнего месяца, но об этом позже. В швейном училище мальчиков не числилось, на работе, в ателье, тоже одни дамочки. Если клиент случайный придет, так не сам, а жена его приведет. Но это редко. Ателье у нас не шик, не «миль карден». В ночные клубы поздновато по возрасту, да и денег вечно не хватает. На улице никто со мной не знакомится… Пока училась, почему-то боялась